Мы заговорили одновременно, лишь только освободились от снаряжения. У меня голос громче, но Шерри напористее: пришлось напомнить, кто руководитель экспедиции, чтобы самому все рассказать Чабби.
– Это «Утренняя заря» – без вопросов. Судно сползло с рифа и под весом вооружения и груза камнем ушло на дно и улеглось у подножия. Несколько пушек валяются вокруг.
– Сначала мы ее не узнали, – вмешалась Шерри, стоило мне умолкнуть. – Похоже на огромную кучу мусора на свалке.
– Скорее всего корпус переломился позади грот-мачты, но сильно поврежден по всей длине. Пушки, должно быть, проломили батарейную палубу – уцелели лишь две крайние амбразуры в носовой части…
– В каком положении лежит? – Чабби с ходу перешел к главному.
– Вверх днищем. Очевидно, перевернулась, когда тонула.
– Хуже не придумаешь, если только нельзя пролезть внутрь через амбразуру или в месте разлома.
– Все осмотрел – хода нет, – признался я. – Даже амбразуры заросли наглухо.
Чабби с убитым видом покачал головой:
– Похоже, окаянное это место.
Все суеверно скрестили пальцы.
– Беду накличешь, если будешь такое говорить, – напустился на него Анджело.
Чабби снова покачал головой с выражением полной безысходности на лице. Я похлопал его по спине.
– Рядом с тобой и в жару уши отморозишь! – Мой юмор не подействовал – Чабби был мрачен, как гробовщик, давно не получавший заказов.
– Да не приставайте вы к нему, – поспешила на выручку Шерри. – Спустимся еще раз и поищем какой-нибудь проем в корпусе.
– Вот отдохнем полчасика, – решил я, – выпьем кофе, покурим, а тогда и поищем.
При повторном погружении мы оставались на дне так долго, что Чабби пришлось трижды давать сигнал к подъему. Вода на поверхности буквально кипела. На память о себе циклон оставил сильнейший прибой, который при высокой воде прорывался в заводь, поднимая невиданную здесь прежде волну.
Всю дорогу мы сидели в вельботе, вцепившись в банки, и только в более спокойной воде лагуны продолжили обсуждение.
– В хранилище национального банка проникнуть легче, – рассказывал я. – В одной амбразуре стоит пушка, в другую удалось просунуться на четыре фута, но дальше я уперся в обвалившуюся переборку. Еще там логово старой мурены, длиной с питона и с бульдожьей пастью. Не тянет меня ближе с ней познакомиться.
– А торец? – напомнил Чабби. – Где она пополам переломилась.
– Не получится – сидит глубоко в песке и запечатан кораллом.
На физиономии Чабби было написано: «Что я вам говорил?» За откровенно самодовольный вид я охотно дал бы ему гаечным ключом по башке, но не стал обращать внимания и показал всем кусок деревянной обшивки, который отодрал ломиком.
– Сплошь обросла кораллом. Это вроде древних окаменелых лесов. «Утренняя заря» превратилась в камень, покрыта кораллом, точно броней. Есть только один способ попасть внутрь – взорвать.
– Другого нет, – согласился Чабби.
– А разве взрывчатка не разнесет все вдребезги? – испугалась Шерри.
– С атомной бомбой связываться не будем, – успокоил я. – Для начала заложим полшашки в амбразуру – сбить коралловый панцирь. – Я повернулся к Чабби: – Нужен гелигнит, каждый час дорог. Ночи сейчас лунные. Сможешь отвезти нас на Святую Марию?
Чабби надулся – я нахально усомнился в его талантах.
На небе висел двурогий месяц в бледном ореоле, сквозь пыль, не осевшую после ураганных ветров, тускло мерцали далекие звезды. Циклон нагнал в прибрежный проток огромные массы океанского планктона, и потревоженная морская гладь ярко фосфоресцировала. Длинная, переливающаяся зеленым огнем кильватерная струя тянулась за вельботом, как павлиний хвост; сверкающими метеорами скользили под поверхностью рыбы. Шерри окунула руку в воду за бортом и ахнула от изумления – ладонь горела фантастическим жидким пламенем.
Позже Шерри сонно приникла ко мне на грудь, а я накрыл ее брезентом от сырости. Из открытого моря до нас долетали гулкие удары – гигантские манты высоко выпрыгивали из воды и шлепались о поверхность многотонным весом.
Далеко за полночь показалось бриллиантовое ожерелье огней Святой Марии.
Оставив вельбот на стоянке, мы пустынными улицами прошли к дому Чабби. Дверь открыла его миссус в халате, рядом с которым пижама супруга выглядела монашеской, и с волосами, накрученными на большие розовые пластмассовые бигуди. Никогда раньше я не видел ее без шляпы и полагал, что голова у нее такая же лысая, как у мужа, поскольку в остальном они были разительно похожи. Она напоила нас кофе, после чего мы с Шерри забрались в пикап и поехали в бухту Черепахи. Отсыревшее постельное белье не мешало проветрить, но мы не жаловались.
Ранним утром я заглянул на почту. В моем ящике, среди каталогов рыболовных снастей и почтовой макулатуры, лежало несколько писем от старых клиентов, интересующихся фрахтом – сердце так и дрогнуло! – и коричневый телеграфный конверт, который я вскрыл в последнюю очередь.
В телеграмме сообщалось: «МАНДРАГОРА ОТПЛЫЛА КЕЙПТАУНА КУРСОМ ЗАНЗИБАР 12.00 ЧАСОВ ПЯТНИЦУ 16-ГО. СТИВ».
Мои худшие опасения подтвердились. «Мандрагора» покинула Кейптаун шесть дней назад и шла чрезвычайно быстро. Первым делом хотелось поскорее взобраться на Кули-Пик, посмотреть, не видно ли яхты на горизонте. Я показал телеграмму Шерри, и мы с ней поехали на Фробишер-стрит.
Фред Коукер отпирал парадный вход туристического агентства, когда я припарковался у магазина миссус Эдди. Захватив список, Шерри пошла за покупками в «Лавку Эдварда», а я навестил Коукера. Мы не виделись с тех пор, как Фред остался стенать на полу собственного морга. Сейчас он восседал за письменным столом в белом костюме и галстуке с изображением гавайской танцовщицы среди прибрежных пальм и надписью: «Добро пожаловать на Святую Марию – жемчужину Индийского океана!» Фред поднял глаза, излучая улыбку в пару галстуку, но, узнав меня, пришел в полное смятение, заблеял, как осиротевший ягненок, и сорвался со стула, намереваясь исчезнуть в задней комнате. Я загородил путь к отступлению.