Как-то в пятницу вечером наш экипаж завершал трудовую неделю в баре «Лорда Нельсона». К нам присоединилась Джудит – под ее влиянием Анджело не напивался до злобного отупения, да и девицы на нем больше не висли.
Мы с Чабби только-только затеялись спеть дуэтом, и он уже на несколько тактов отстал, как вдруг за наш столик подсела Мэрион. Одной рукой я обнял девушку за плечи, другой поднес к ее губам свою пивную кружку и так отвлекся, что намного опередил Чабби.
Мэрион работала телефонисткой на коммутаторе отеля «Хилтон». Небольшого роста, с плоским широконосым личиком и длинными, прямыми черными волосами, она была хорошенькой и очень сексапильной. Это ее Майк Гатри перепутал с боксерской грушей.
Наш с Чабби дуэт с грехом пополам завершился, и Мэрион наклонилась ко мне поближе.
– Кое-кто вами интересуется, мистер Гарри.
– И кто же?
– Она прилетела утренним рейсом и остановилась в отеле.
– Как выглядит? – заинтересовался я.
– Настоящая леди, очень красивая.
– Значит, в моем вкусе.
Я заказал для Мэрион пинту пива.
– Вы к ней сейчас отправитесь?
– Если ты рядом, Мэрион, всем остальным красавицам придется подождать до завтра.
– Ох, мистер Гарри, вы меня смущаете. – Она хихикнула и придвинулась поближе.
– Гарри, – заявил Чабби, сидевший по другую сторону от меня, – хочу сказать, чего никогда не говорил. – Он приложился к кружке и со слезами умиления на глазах продолжал. – Люблю я тебя, Гарри. Больше родного брата.
Я приехал в «Хилтон» за несколько минут до полудня. Из кабинки за регистрационной стойкой, не снимая с шеи наушников, вышла Мэрион.
– Ждет на террасе. – Она указала в конец просторного холла, декорированного в псевдо гавайском стиле. – Блондинка в желтом бикини.
Девушка лежала на пляжном топчане и читала журнал. Видел я ее со спины, потому в глаза бросилась копна светлых волос, густых и блестящих, начесанных у корней львиной гривой, а дальше ниспадающих искрящимся золотистым каскадом.
Услышав шаги по мощеному полу террасы, незнакомка оглянулась, сдвинула солнечные очки к темени и поднялась мне навстречу: миниатюрная, мне по грудь, в крохотном бикини, открывавшем плоский живот с глубокой впадиной пупка. Тронутые загаром прямые плечи, небольшая грудь и тонкая талия; красивые стройные ноги, маленькие ступни в открытых сандалиях, ярко-красные ногти. Изящной рукой девушка поправила прическу. Лицо сильно накрашено, но макияж наложен на редкость умело – кожа мягко светится перламутром, нежно розовеют щеки и губы. Длинные искусственные ресницы и тени на подведенных веках придают глазам экзотический восточный шарм.
«Осторожно, Гарри!» Внутренний голос настойчиво советовал держать ухо востро, и я почти что послушался. Мне не раз доводилось иметь дело с подобными дамами – ласково мурлычущими, хитрыми, злобными кошками: на память остались шрамы в душе и на теле. Впрочем, опасность с привлекательными женскими формами старину Гарри никогда не останавливала – чего не было, того не было. Я прищурил глаза, озорно, по-мальчишески улыбнулся – от этой улыбки они сразу заводятся – и храбро шагнул вперед.
– Привет, я – Гарри Флетчер.
Она оглядела меня с ног до головы – все шесть футов четыре дюйма, – оценивающе задержала взгляд на лице и оттопырила нижнюю губу.
– Привет! – Голос хрипловатый, с придыханием и заученными интонациями. – Меня зовут Шерри Норт, я – сестра Джимми Норта.
Прохладным вечером мы сидели на веранде бунгало. Огненные краски заката в небе над пальмами постепенно бледнели.
Шерри пила коктейль с джином, фруктами и льдом – один из моих фирменных рецептов для совращения женщин. На ней было нарядное платье в восточном стиле: без пояса, с широкими рукавами. На фоне заходящего солнца сквозь тонкую, струящуюся ткань просвечивали контуры тела. Мысли о том, надето ли что-нибудь под платьем, а также позвякивание льда в стакане отвлекали от письма, врученного мне в качестве верительной грамоты. Джимми Норт написал его за несколько дней до гибели. Я узнал почерк, да и стиль был вполне в духе славного, жизнерадостного парня. Позабыв о присутствии его сестры, я углубился в чтение – и окунулся в прошлое. В длинном, восторженном послании, отправленном как бы близкому другу, Джимми намекал на цель поездки, на возможность успешного исхода и на богатое, счастливое, беззаботное будущее.
Я подумал об одинокой могиле на морском дне, среди гниющих водорослей, о несбывшихся мечтах, которые Джимми унес с собой, и сердце защемило от жалости и чувства личной утраты.
И вдруг в глаза бросилось мое имя.
«…Его трудно не полюбить, Шерри: с виду огромный и крутой, весь в шрамах, точно матерый кот, не вылезающий из ночных драк в темных аллеях, но сердце у него мягкое. Я, похоже, ему понравился. Представляешь, он по-отечески дает мне советы…»
Дальше все в том же духе. От смущения ком подкатил к горлу, пришлось промочить его глотком виски. Слезы наворачивались на глаза, строчки расплывались.
Вернув Шерри сложенное письмо, я перешел на другую сторону веранды и постоял там, глядя на гавань. Как только солнце скатилось за горизонт, стало темно и холодно.
Я включил лампу и установил повыше, чтобы свет не бил в глаза, потом плеснул себе виски и опустился в кресло с плетеной тростниковой спинкой. Шерри молчала.
– Значит, вы сестра Джимми и прилетели на Святую Марию со мной увидеться. Зачем?
– Вы же к нему хорошо относились… – Она отошла от перил и села рядом.
– Не только к нему. Это моя слабость.
– Он погиб… Я хотела спросить – в газетах правду писали?